Сергей Бакшеев - Любовница депутата [сборник]
В двадцатую палату заглянула медсестра.
— О, Мария Кузьминична, — обрадовался Серега, — угощайтесь яблочками, родители прислали.
— Спасибо, Сережа, ешьте сами.
— Дак это с нашего сада, отпробуйте. Или семечек полузгайте.
Мария Кузьминична берет щепотку семечек, улыбается доброй и грустной улыбкой и напоминает о физиотерапии. Она часто угощает чем-нибудь ребят, когда они бывают на процедурах в ее кабинете, расспрашивает о службе, вздыхает. Все знают, что ее сын командир взвода сейчас тоже в Афганистане.
Серега, спохватившись, кладет несколько яблок в целлофановый пакет, цепляет костыли и спешит к двери:
— Надо Женьку угостить.
Вскоре он возвращается, садится на кровать, аккуратно прислоняет костыли к стенке и задумчиво сообщает:
— Новенького из восемнадцатой к операции готовят. Сам завотделением Бурмистров будет оперировать.
3О чем ты думаешь, что вспоминаешь в это время? Может, перед тобой стоит та роковая вспышка, всплеск огня, внезапный мрак и долгое, мучительно долгое падение по длинному извилистому туннелю с бледно жидким неземным светом в конце.
А может, ты видишь маму? Последний раз ты ее видел год назад, когда она провожала тебя в армию. Ты тогда шутил и бодрился, чувствовал себя настоящим мужчиной и вспыхнул от смущения, когда мама у всех на виду поцеловала тебя в щеку. Ты очень завидовал тем парням, которых провожали девушки. Вот если бы у тебя была девушка, и она поцеловала тебя …
Или ты видишь лицо капитана — злые глаза и оскаленный рот маячат перед тобой, отдавая последний приказ? Это лицо тебе врезалось в память еще в детстве.
А может, ты вспоминаешь себя непоседливым мальчишкой в вечно перепачканной одежде. Ты, как угорелый, носился с приятелями по дворам и закоулкам, смеялся над девчонками и думал, что война — это увлекательная игра с пацанами. Твой мир был прост и ясен: этот свой в доску, а этот задавала. Мама самая красивая на свете, а папа самый сильный и умный.
И ты вспоминаешь. Тебе ничто не мешает, ведь когда смертельно болен, мир становится мягким, податливым и прозрачным, а время замирает и растворяется в пространстве. Ты вспоминаешь, сбиваясь с одного на другое. Память твоя, как мокрое мыло, скользит по прошлому, высвечивая яркими вспышками бесконечные мгновения жизни …
Помнишь тот день? Перед тобой стоит десятиклассник, а тебе нет еще и восьми лет.
— Ну, шмакодявка, будешь еще обзываться? Будешь? — кричит он. — Отвечай, когда тебя спрашивают, шкет паршивый!
Десятиклассник разъярен и страшен, он вдвое больше тебя и сильнее, но ты молчишь. Это злит его. Он толкает тебя, и ты падаешь. А когда начинаешь подниматься, он подхватывает тебя за ухо, начинает выкручивать его и кричит, брызгая слюной:
— Понял, как обзываться, сосунок! Или еще хочешь? Хочешь! Получай!
И он бьет тебе по лицу, бьет открытой ладонью, сильно и хлестко.
Ты снова падаешь и чувствуешь, как предательски щекочутся в носу струйки крови. Хочется чихнуть, но сейчас нельзя быть слабым. Ты слизываешь языком кровь и упрямо поднимаешься.
Где-то рядом стоит Артурчик, он что-то лопочет, но ты его не замечаешь. Ты видишь лишь его брата десятиклассника. Он заслонил собой все и надвигается, надвигается …
4Дверь в двадцатую палату приоткрылась, и, стуча костылями, в нее вошел невысокий рыжий паренек, левая пустая штанина его пижамы мотылялась по полу.
— Мужики, я газеты принес, сегодняшние, — сказал он.
— Какие мы тебе мужики, — за всех отозвался Мишка.
— А че?
— Калеки мы, инвалиды конченные. Вот мы кто.
— Чего там пропечатали? — приподнялся на кровати Серега и взял одну из газет. — Про Афган чего пишут?
— Все то же. «Ограниченный контингент советских войск продолжает оказывать помощь мирному населению страны, вставшей на путь социализма», — загнусил Мишка.
— Ни черта там про нас нет, брехня одна! — согласился рыжий паренек. — Там про балет фотки. Во, балерины.
— Ничего телки, — прокомментировал фотографии Серега. — Тощи больно, не зад, а четверть зада. А ноги, словно палки с моего плетня.
— Зато танцуют.
— А мы оттанцевались, — взгрустнул Генка. — Последняя шалава на такого не взглянет.
— Ишь, чего захотел! Только на фото и будешь теперь девчонок разглядывать. В жизни они тебя за километр обойдут, — сказал Мишка.
— С каким-нибудь бритым фраером под ручку, — добавил Генка и выругался: — Ух, если останусь цел, как я этим фраерам буду морды бить! Мы на смерть шли, а они сволочи, папенькины сынки, шмотки фирменные напялят и с бабами по кабакам да дискотекам.
— А у нас в деревне танцульки были, ого, закачаешься! — вспомнил Серега. — Один мой кореш кричал: «Самцы, к бою!», и мы девок тискали. А девки у нас не балеринки — грудастые. Визжат, но не убегают.
— И чё дальше?
— Да не чё. Не успел ни с одной, блин.
— Оттискался, — огрызнулся Мишка. — Теперь по ночам сам себя будешь тискать, а днем милостыню на дороге собирать, подачки в конторах выпрашивать.
— Чего? Я еще повкалывать могу! Могу даже на тракторе, если с ручным управлением. У нас мужики, знаешь, какие головастые, им трактор на ручник перевести — один день напрячься.
— Размечтался! Ты чего думаешь, приедешь в свою деревню, и все вокруг тебя на цыпочках будут ходить, в глазки тебе заглядывать: чего изволите, наш герой? — Мишка приподнялся, опершись на локоть.
— Да, а чего? У меня орден, медаль, — рассуждал Серега. — Я кровь за Родину поливал.
— За, какую Родину? Чью кровь! — вскричал Мишка. — Мы там, таких же как мы ребят мочили. Мы — их, а они — нас!
— Мы простому народу помогали от бандитов избавиться, — неуверенно возразил Сергей.
— Ты самый умный? Лучше знаешь, что тому народу надо? «Ребята, я половину из вас убью, а остальным скажу, как правильно жить». Так что ли? А-а, пустой это разговор. — Мишка устало плюхнулся на кровать и продолжил, глядя в потолок: — Нет нас, нет. Ни тебя нет, ни меня нет, ни его нет, ты это понимаешь? Герои и бравые генералы есть, а убитых и раненых нет. Ты посмотри телевизор, хоть одного такого как мы показали?! Хоть где-нибудь правду о нас писали? Нет нас с тобой! Тебе бросят подачку, чтоб отстал, и ты будешь спиваться в подворотне, байки травить про службу, а тебе мужики наливать за это будут. Ты вспомни, как живут у нас инвалиды. Кому-нибудь они нужны? Да плевать все на нас с тобой хотели. Наша жизнь, братаны, кончилась.
— Ни черта не кончилась, — после некоторого раздумья возразил Сергей. — Мы выжили — это главное. А жизнь, она долгая, что-нибудь придумаем.
— Да не в этом дело! — возмутился Мишка. — Ради чего, какого хрена, меня, молодого парня, сделали обрубком!? Я туда, дурак, сам напросился, думал: бац-бац, и в героях. А даже если в героях, за чей счет? Потому что других укокошил, а они меня нет. Сколько ребят полегло, а чего мы там хотим добиться, ни черта не понятно.
— А мы туда ехали, думали, во — теперь настоящая служба начнется, — в наступившей тишине вспомнил Генка. — Повоевать всем хотелось. Не успели и до части доехать, у нас в колоне машина подорвалась. Крытая была машина, с грузом. Ее основательно долбануло, а груз цел. Мы даже не поняли сначала, что цинковые ящики — это гробы. Зачем их с собой везем? Потом дошло, что для себя же и везем. Груз бросать нельзя, распихали по машинам. Так и ехали, мы по лавкам, а между нами наши будущие гробы. Водилу с той машины первым в него и собрали …
Ребята помолчали. Каждый вспомнил что-то свое.
— Яблоко дай, — осторожно подал голос четвертый, который по пьянке ноги отморозил.
Серега, продолжая о чем-то думать, ковырнул из посылки яблоко и молча бросил безногому. Тот звучно захрустел.
Неожиданно в палату будто вихрь ворвался. Это вошла, отбросив обе створки двери, врач Нина Петровна. За ней медсестра несла стопку новых сине-белых пижам.
— Быстренько, мальчики, переодевайтесь. К вам из военкомата едут. Свои пижамы в тумбочки сложите, а эти оденьте. Потом их санитарке вернете, — выпалила Нина Петровна, увидела рыженького паренька, принесшего газеты, и скомандовал: — А ты, что здесь застрял? Марш, в свою палату! Режим соблюдай.
5Выстрелы, взрывы, огонь, крики, дети, бесконечная стрельба, жара, пыль, рев мотора, мальчик, и опять дети … Стоп! Откуда здесь дети? Маленькие, нарядные в большой светлой комнате.
Ты разве забыл? Это же вас в первый раз привели в школу. Вы сбились в кучку и разглядываете новый мир удивленными и немного испуганными глазами.
Испуганные глаза. У того мальчишки, который невесть откуда вынырнул из густой тяжелой пыли перед вашей БМП, тоже были удивленные глаза, но только одно мгновение. А потом в его зрачках пружиной взвился страх. В следующее мгновение глаз не стало, не стало и мальчишки. Он скрылся под многотонной БМП. Водитель инстинктивно затормозил, но командир рявкнул: «Вперед!», и вы рванули с места, чуть качнувшись словно на маленькой кочке.
